Авторы рецензируемых романов – фикции, что у “Ванды ван Белочки” специально подчеркнуто в ее “имени”, созданном для того, чтобы с ходу напоминать о Хольме ван Зайчике. Пародийность же текста “Япона Дудаева” отмечена издателями уже на титульном листе, где надпись “Перевод с чеченского” дана в два раза большим шрифтом, нежели название романа и фамилия его автора.

Как и в “канонических” постмодернистских сочинениях, формальный сюжет имеет в обеих книгах крайне малое и опосредованное значение. В книге Я. Дудаева он сводится к следующему -- Россия, тайно управляющаяся сектой магов-сатанистов, ведет упорную войну с Чечней, во главе которой стоят мистики-суфии. Маги вызывают из преисподней Сатану-Путина, который побеждает Чечню, заставив суфия Масхадова “со товарищи” уйти в “мистические пещеры” в некоем параллельном мире.

В книге В. ван Белочки нарисован более сложный, якобы “альтернативный” мир, где в 7 в. н.э. Русь была захвачена ацтекскими племенами и стала частью огромной державы Русамерики, простирающейся на два континента. В такой исторически невозможной конструкции заложено отношение автора к идее синтеза Руси и Орды, проповедующейся “Хольмом ван Зайчиком”. В глазах В. ван Белочка такой синтез не правдоподобнее объединения языческой Руси и империи ацтеков. Остальной мир разделили между собой Византия, Австралазия (Австралия и Новая Зеландия), а также Камбоджийская Империя. (Была еще и пятая великая держава – “Миттельевропа”, но она погибла в войне с Русамерикой).

Сюжет “Дела гнусного Юрода” также восходит к книгам Х. ван Зайчика -- русамеранские следователи Гостомысл Острие Бревна и Радомысл Гнилой Пень расследуют деятельность тайной секты "Великого Юродивого" святителя и пророка Амфибрахия. (Секту, разумеется, направляет и финансирует зловещий и обаятельный византийский шпион Варнава Казандзакис). В конце концов, следователям удается предотвратить восстание последователей "Гнусного Юрода" в Ярославле, Муроме и Верхневолжском Теотиуакане.

Процесс дальнейшего замыкания литературы на "самой себе" в этих произведениях дошел до крайней степени. Ведь пародируются и используются как материал для скрытого цитирования постмодернистские тексты. То есть сочинения изначально представлявшие собой пародии и набор из скрытых цитат. Выворачивание уже вывернутого однако не приводит к “прорыву к истинной реальности”, столь милого сердцу критиков соцреалистов. Напротив, реальность исчезает уже в принципе и мы остаемся в мире самодовлеющего и саморазвивающегося Текста. Текста, вне которого ничего не существует.

Деятельность же персонажей в таких произведениях обретает смысл только в том случае, если они соотносятся не с реальными прототипами, носящими те же фамилии, а со сходными литературными персонажами и ситуациями. (Например, абсурдная реальность "Русамерики" приобретает хоть какое-то право на существование, если читатель соотносит ее с Ордусью Х. ван Зайчика, а вовсе не с реальными событиями 7-8 вв. н.э. в Евразии, когда она якобы была завоевана "ацтеками, чичмеками и сапотеками")

Также и история “Горы Меггидо”, разделенной на две части (“Первый Армагеддон” и “Второй Армагеддон”) связана вовсе не с конкретными событиями двух чеченских войн. Литературность своих построений Я. Дудаев откровенно подчеркивает даже в именах персонажей -- например, обаятельный командир российских спецназовцев, обедающий на окраине чеченского села среди кольев, на которые посажены боевики, и макающий кусок человеческого мяса в таз с водкой, носит имя Элпидифор Фандорин. Он также умен, вежлив, остроумен, как и лубочный герой Акунина, но ему же автор совершенно спокойно приписывает замашки графа Дракулы Задунайского.

Во многих эпизодах Я. Дудаев откровенно заимствует приемы и сюжетные повороты из таких известных образцов “конспирологической фэнтези”, демонизирующей германский национал-социализм, как “Им помогали силы зла” Д. Уитли или “Слепые идут в ад” А. Бодуна. Только вместо условных “нацистов” у Япона Дудаева выступают не менее условные “русские сатанисты, засевшие в Кремле”.

Автор “Горы Меггидо”, конечно же, не чеченец. Заметно это хотя по тому, как он издевается над “героическими образами Великой и Свободолюбивой Ичкерии”. (“Непокоренной Чечни”, говоря словами незабвенного Мовлади Удугова). Чего стоит восьмая глава второй части, рассказывающая о “героическом быте” чеченских боевиков, которые питаются говном в горах и рассуждают при этом о суфийских премудростях. Автор здесь откровенно пародирует Сорокина и поэтому нарочито перебивает связные проповеди адептов Кадирии или Хваджагана совершенно бессвязными “рассуждениями” на якобы “чеченском языке”: “Хварды хабыр кубырды мурды. Албарых махубар. Курбуду магихорм кабздык”.

Якобы положительные чечены на самом деле выглядят полными дегенератами. Это они – настоящие бесы, а вовсе не “Сатана”-Путин. Так, автор долго и со вкусом описывает поединок между Басаевым и Радуевым, во время которого они бодаются неожиданно выросшими на их головах рогами. Проигравшему Радуеву рога спиливают тупым напильником, забрызгивая кровью полкомнаты, а затем, связав, подбрасывают российским десантникам. И вот как в конце этой сцены изображен Басаев: "Шамиль продолжал жевать рог Радуева, со скрипом водя по его поверхности своими кривыми желтыми зубами:

-- Игрыды берядя киругуду. Бе-е-е? -- обратился он к Удугову, стоявшему рядом на четвереньках и помахивающему хвостом с острым костяным наконечником -- Якши бе-е-е?

-- Бе-е-е.. Бе-е-е.... -- отвечал Удугов, равномерно и неторопливо кивая головой".

Описание же действий российской армии в Чечне дается в откровенно эпическом виде, хотя и не без издевательских намеков. Больше всего таких намеков в главах, посвященных началу “Второй Чеченской”. Автор издевательски воспользовался фамилией одного из российских командиров – Шаманов, чтобы нарисовать следующую картину : “Из громкоговорителей, укрепленных на танковой броне, лился яростный грохот шаманских бубнов. Командирский “уазик” Шаманова, украшенный хвостами песцов и закрепленной прямо на капоте медвежьей шкурой, остановился на обочине. Генерал выпрыгнул из машины, удерживая в правой руке огромный бубен.

-- Товарищ генерал! – из дверцы высунулся адъютант – Осторожнее!

-- Ничего страшного… -- Шаманов смотрел на небо. – Надо бы “воздушное сопровождение” подкорректировать…

Сонмы полупрозрачных духов Нижнего Мира двигались над российскими такновыми колоннами. Как опытный Путешественник по Оси Вселенной, генерал сразу же увидел, что духи слишком отклоняются к северу, демаскируя войска. Шаманов поднял бубен над головой, притопнул ногой и начал заклинать:

-- Корба, корба, эдемени го…”

Главный жрец Йозеф Геббельс поднёс жертвенный нож к шее пленного русамеранца, подвешенного за ноги на стволе “Королевского Тигра”. Кровь брызнула на броню, в жертвенных чашах взревело пламя.

-- Боги благословляют наш поход! – взревел Гитлер. – Во имя Вотана и Европы! Вперед, воины!

Громкий рёв вырывался из глоток тысяч эсэсовцев. С ними неожиданно смешался шум авиационных двигателей. В быстро темнеющем небе над Мюнхеном показались тысячи самолетов. Они проходили над головами участвующих в празднике и исчезали, двигаясь в одном и том же направлении. На восток, на восток, на восток…”

Образ В.В. Путина, формально изображенного в виде Сатаны и Антихриста (“Даджаль явится в России” – говорит о российском президенте пророчествующий Джохар Дудаев), на самом деле выписан автором “Горы Меггидо” максимально привлекательно. Это “новое издание” булгаковского Воланда, в речь которого встроены всем известные цитаты из “Мастера и Маргариты”: “Во тьме кремлевского кабинета лицо президента казалось багровым, словно освященным адским пламенем. Он пошевелился и тени за его спиной сложились в ясные очертания перепончатых крыльев. Касьянов поежился, заметив, как между тонких губ русского президента быстро метнулся и столь же быстро исчез острый змеиный язык.

-- Запомните, Михаил, -- казалось, не проговорил, а прошипел Путин. – Вы едете на Запад не просить, а информировать. Никогда ничего не просите у сильных. Они сами обо всем догадаются и сами все дадут”.

Как ни странно, но у Я. Дудаева более симпатичным персонажем, чем он является в жизни, оказался даже Б.Н. Ельцин. Не очень удачливый колдун-эзотерик, вынужденный пить от чрезмерного напряжения при контактах с потусторонним миром, Ельцин вызывает откровенное сочувствие. По сравнению с холодным рационалистом Волошиным (они якобы вместе закончили одну и ту же подпольную школу магов) Борис Николаевич и более человечен, и более понятен: "Не могу я, Саша, как ты поступать... -- голос Ельцина после выпитого стакана зазвучал более тонко и почти плаксиво. Президент аккуратно выловил грибок из банки и захрустел им. -- Я как посмотрю на их мир -- так мне тут же нажраться хочется. А ты -- так ничего... Мантию снял, гримуар в сейф сунул -- и спокойненько чешешь в Думу или Дом правительства".

Волошин холодно улыбнулся, все также кутаясь в мантию.

-- Привычка, Боренька, привычка. Я же и в школе брал только дисциплиной и постоянными тренировками. Тебе же все просто давалось. По природе, так скать...

-- Да, эта ты прав. -- Ельцин задумался. -- Только лучше бы у меня все это хуже получалось. Не могу я больше "их" видеть, не могу...

Трясущейся рукой президент налил себе еще один стакан водки".

"-- Надеюсь, беседа была полезной. -- Варнава, усмехаясь, привстал с кресла. -- А теперь я попрошу вас, уважаемый, незамедлительно покинуть и мой кабинет, и территорию посольства.

Византиец возвышался над столом во весь свой огромный рост. Случайный луч света неожиданно проник за солнцезащитные шторы и осветил значок на лацкане парадного пиджака атташе. Маленький двуглавый орел вспыхнул как огонек пламени, на секунду ослепив Острие Бревна. Он сморгнул и ответил:

-- Разумеется, я сейчас уйду. Но предупреждаю -- если вы еще раз попытаетесь влезть в дела нашего государства...

-- Я должен расценивать это заявление как личное оскорбление? Или оскорбление Империи? -- Улыбка Варнавы стала еще шире. Острие Бревна замолчал и резко повернувшись зашагал к выходу. Он шел по не слишком большому кабинету, уже не видя Казандзакиса, но продолжая ощущать его издевательский и ироничный взгляд".

В некоторых случаях авторы доходят до грани, при которой их текст может восприниматься, при все своей пародийности, как еще большее кощунство, чем книги В. Сорокина. Так, у читателя -- кондового советского патриота явный шок вызовет эпизод в “Деле Гнусного Юрода”, рассказывающий о встрече ветеранов битвы за Берлин. Дряхлые дедушки, обвешанные орденами вспоминают о подробностях сражения, среди которых в качестве главного всеми рассказчиками выделяется жертвоприношение тысяч и тысяч пленных прямо на ступенях "поверженного Рейхстага".

Ванда ван Белочка же -- человек откровенно консервативных, более близких мне воззрений. Ее идеал откровенно нарисован в образе православной Византии, владеющей Малой Азией, Балканами, Римом и Африкой. Идеализация доходит почти до лубка -- сильная императорская власть, мощный государственный аппарат, симфония властей, сияющий в лучах прожекторов крест над Святой Софией, авианосный крейсер "Юстиниан" в порту Херсонеса Таврического, православные священники, крестящие "язычников" в водах Ганга и Брахмапутры по миллиону в день. (Индия оккупирована Византией после почти пятидесятилетних боевых действий).

И все же эксперимент, предпринятый и В. ван Белочкой, и Я. Дудаевым, закончился, как мне кажется, неудачей. Появление подобного рода книг откровенно свидетельствует о конце эпохи постмодернизма (и даже пост-постмодернизма). Дальше плыть некуда и изгаляться уже больше невозможно. Да и ненужно. Зашифрованность многих эпизодов и элементов в книгах Я. Дудаева и Ванды ван Белочки настолько велика, что "непосвященный" читатель уже не чувствует авторской игры. Текст книг воспринимается на уровне "просто рассказа", в отличие от исходных книг пост-модернистов. (Хотя бы потому, что пост-модернисты все-таки ориентировались на сочинения, известные большинству читателей. Происходило это благодаря советскому насильственному школьному образованию). В романах же “Гора Меггидо”и “Дело Гнусного Юрода” авторы издеваются над текстами современного “майн-стрима”, незнакомыми (или малознакомыми) большинству. Игра воистину не стоила свеч, так человек, купивший книгу на лотке, начнет ее читать как НФ или политдетектив, иронии не поймет.

Поэтому, вспоминая старый лозунг: “Товарищи, лучше просить, чем грабить и убивать”, можем только обратиться к нашим писателям с призывом: “Господа и граждане! Бросайте мучаться фигней! Проще писать немудреные базарные детективы, чем изощряться в филологических и супер-гипер-модернистских изысках”.