Дмитрий Володихин

ДОМ ПРОТИВ ПЕРЕКРЕСТКА

(семья в российской фантастике 90-х)

 

Сокращенный вариант статьи был напечатан в журнале “Если”, 9-й выпуск за 2001 год под названием “Забытый дом и шумный перекресток”.

В одном интервью Елена Хаецкая сказала: “У литературы может быть два великих идеала: дом и бездомность”. Наша постсоветская фантастика на девять десятыхтексты об одиноких скитальцах. Иногдао скитальцах групповых, но это сути не меняет. Идеал бездомности, странничества, неприкаянности и бесконечного личного “квеста” абсолютно доминирует, в то время как идеал дома, семьи, верности, союза создающих пребывает на дальней периферии. В литературе дорог и перекрестков нет ничего такого, что автор этих строк хотел бы назвать порочным или неправильным. Но количественное соотношение двух идеалов в фантастических текстахпугающее.

В этом нет ничего удивительного. Сколько говорится об “атомизации” или “сплиттеризации” общества в наши дни! Фантастика здесь, скорее, плетется за жизнью, чем сколько-нибудь опережает ее...

Традиционное общество помещало человека внутрь целого веера взаимно пересекающихся общественных групп. Он был одновременно членом какой-нибудь гильдии (цеха), полноправным членом городской или деревенской общины, подданным (вассалом) целой лестницы сеньоров от местного дворянина до монарха, представителем определенного этноса и определенной конфессии, носителем прав и обязанностей определенного сословия, членом семьи (рода, клана), да еще входил в какую-нибудь имущественную стратуот круга почтенных толстосумов до голи, бродящей “меж двор”. Сегодня гильдий, цехов, сословий и след простыл. Всяческие общины агонизируют. Феодальная иерархия дала дуба несколько столетий назад. Очередь за этносами и конфессиями, они еще живы, но и над ними, возможно, восторжествует тенденция космополитического всесмешения. Во всяком случае, признаки национальной и религиозной самоидентификации на большей части земного шара стремительно размываются. Поли тот бредет в сторону юнисекса. Что осталось? Государство и семья. В случае всемирной интеграции, которую так упорно предвещают социологи и футурологи на XXI-й, или, в крайнем случае, ХХП-й век, понятие “государство” отправится на свалку истории. Первые признаки легче всего наблюдать по Европе. Семьяне исключение в этом ряду. С экономической точки зрения, одиночка в современном мире вполне способен всем обеспечить себя, а заодно и потомство. Может обойтись и без потомства. Если накопит достаточно денег на старость, будут его баюкать красотки в каком-нибудь мажорном пансионе, а не получитсятак государство пристроит худо-бедно в бесплатную богадельню. Религия и традиционная нравственность скрепляют семью наших дней до крайности слабо. Атомизацияэто такое состояние, когда общество делится на все более мелкие группки, а потом человек остается наедине с самим собой, сам за себя, против всех на свете, свободным атомом броуновского движения. Ему не скучно одному, если добрый друг Айбиэм рядом. Зачем ему семья? Такая, знаете ли, возня... Жена стерва, муж алкоголик (нужное подчеркнуть), дети... орут, гадят. К чему? Ну, не мылся человек восемь суток, ну, оброс, как неандерталец, ну, навыки связной речи потерял, ну, прирос правой ладонью к “мышке” намертво, так что пластик стал плотью, ну, пугается он появления опасных незнакомцев на пороге, ну, пытается перенестись до уборной с помощью кнопки “эскейп”, ну и что? А затосовершенно свободен.

Изо всего, что оставило Новому времени традиционное общество, семьясамое прочное, основа для остального. Сейчас разрушение семьи видно невооруженным глазом. Однако и сопротивляемость ее давящему прессу деструкции колоссальна.

Так вот, соотношение двух идеалов, о котором говорилось в первом абзаце этой статьи, оную сопротивляемость отнюдь не усиливает...

Примеров торжествующей бездомности и бессемейностипруд пруди. Достаточно бегло пройтись по литературным кумирам прошедшего десятилетия, чтобы это стало очевидным.

Авторов и тексты, приведенные ниже в качестве примеров, вполне заслуженно относят к первому эшелону современной российской фантастической литературы. Принадлежность к идеалу дома или бездомности ничуть не должна влиять на оценку их художественного уровня. Но даже простое монотонное перечисление показывает, сколь кривая ухмылка искажает лицо нашей фантастики при слове “семья”.

Романы Г.Л.Олди, при всей их подчеркнутой интеллектуальности, представляют собой безостановочный квест, непрекращающуюся “бродилку”. Тут заложена своего рода философская программа: причастность высшим ценностям невозможна без поиска пути и следования ему. А обретение пути означает странствие. Именно у Г.Л.Олди романтизация странничества достигает высшей точки и напоминают какую-то гордую рапсодию. Не в последнюю очередь это способствовало популярности харьковской школы фантастики. Тот же образ дома “на перекрестке”оксюморон. Это не дом. Дома на перекрестках не строят. Не так красиво, но точнее было сказать “терминал на перекрестке”. Оборотная сторона творческой программы все тех же харьковчантексты Андрея Дашкова. У него странники облечены тьмой высших степеней (“Войны некромантов”) или же превращены в беглецов без надежды на спасение (“Умри или исчезни”).

Персонажи наподобие Волкодава и Владигора избавлены от семьи даже лучше, чем классический Конан. Эти приговорены скитаться.

Излюбленный главный герой Олега Дивоваочень сильный, одинокий и самую малость сумасшедший мужчина иногда влюбляется. Но, во-первых, он не вылезает из экстремальных обстоятельств, а это требует максимальной личной мобильности. Женщина при нем как правило становится обузой, уязвимым местом. Что есть дом для такого персонажа? Дежурка в какой-нибудь военной или военизированной организации, каюта боевого космического корабля, квартира, оборудованная для максимально эффективной борьбы с любым вторжением извне. Покажите, где тут место для детской? Куда сложить игрушки?

В романе “Толкование сновидений” российский горнолыжник попробовал-таки полюбить французскую горнолыжницу всерьез и надолго. Брак не за горами. Но и этот главный герой плоть от плоти прежних главных героев. Он отлично знает, что ему нужно: слава, куча денег и француженка. И гораздо более расплывчато представляет себе, что, помимо самого естественного, он будет делать с женой, когда вырвет ее у жизни. Надо полагать, “обкатав игрушку”, он отыщет себе новые экстремальные обстоятельства, и ему опять понадобится мобильность... Прощай, любимая!

У Александра Громова есть очень реалистическое описание современного семейного быта в романе “Шаг влево, шаг вправо”. Но из такого дома следует бежать при первой возможности. Во всем корпусе русскоязычных фантастических произведений нет, кажется, ни одной столь качественной женской истерики, как в этой книге Громова. За такие истерики в реальности-1 следовало бы ввести исключительную меру без суда и следствия. В другом романе этого московского писателя, “Тысяча и один день”, показано общество будущего, в котором принципиально невозможна никакая семья. Мужчины просто-напросто утратили статус людей...

Еще одно реалистическое полотнов “Зоне справедливости” Евгения Лукина. Слегка осложненная адюльтерчиком холодная война зрелого возраста между супругами. Так застарело, что уже нет смысла что-либо пытаться исправить. У этой пары дом холоден.

В блестящей повести Евгения и Любови Лукиных “Сталь разящая” семью разрушили трусость и предательство главного героя, по-цивилизованному эгоистичного человека.

Очень высокий градус психологии семейного распада выдал Андрей Столяров в повести “Наступает мезозой”. Светлоглазый фанат лабораторной жизни женился, чтобы избыть гнет физиологии и спихнуть на супругу домашнее хозяйство. Совершил акт обдуманного усовершенствования своей жизни, приторочил дом к лаборатории. Что он получил от брака, помимо запланированных удобств? “Назойливый женский голос мешает работе”...

Отличные получаются боевые друзья-подруги, а также партнеры по интересам. Например, у того же Дивова в романе “Лучший экипаж Солнечной” любовь двух офицеров космофлота. Или, скажем, тандем Умника и Нелл, с замечательной психологической точностью вылепленный Александром Мирером в романе “Мост Верразано”. Онмозги и воля, Онасексуальные услуги высшего качества при мозгах и воле, плюс характер бешеной акулы. Семья у них на 120 % невозможна, поскольку Он Умник, а не Идиот. Еще один вариант можно обнаружить у Евгения Лукина в романе “Разбойничья злая луна”. Любовь у двух главных героев вспыхивает на почве борьбы за власть и поддержание авторитета, семья из этой любви не вырастет ни при каких обстоятельствах.

В подавляющем большинстве случаев все эти литературные модели “партнерства” не доживают хотя бы до рождения первого ребенка; даже в реальности-1, в нашем здесь-и-сейчас, они могут стать и нередко становятся основой для семьи. В фантастике -- никогда.

Настоящий триумф отрицания семьи виден в геймерских романах. Качественная игрушка или, на худой конец, искусный сетевой партнер вполне могут заменить маму-папу, деду-бабу и сыну-дочу. Романы “Арктика” Павла Титова и “Война мертвых” Евгения Прошкина предлагают картинки рая для инфантилов и асоциальных личностей. Стать субстанцией, для которой тело, пол, устойчивая форма дело далекого прошлого, или принять обличие одушевленного танка, чем не судьба высокая? Собственно, от геймерского романа, суперсовременного фантастического жанра, в наибольшей степени веет холодным ветерком неласкового будущего. Будущего акцентированных одиночек.

Собственно, истоки подобного положения вещей в нашей фантастике уходят намного глубже 90-х. У Ивана Ефремова семья полностью замещена совершенно иной системой отношений. В романе “Туманность Андромеды” есть специальная глава, где в подробностях смоделирована интернатская система образования и воспитания. Родительским чувствам здесь оставлено ничтожно мало места, не более, чем атавистическому инстинкту. А о семье и говорить нечего: свободные люди предаются свободной любви и свободному творчеству, зачем им стеснять друг друга напрасно? зачем им возиться с детенышами? В “Часе Быка” традиционная семья может рассматриваться только в качестве извращенного анахронизма, темного прошлого.

Во всем огромном наследии Аркадия и Бориса Стругацких до крайности трудно сыскать не то что семью, а хотя бы любовь с легчайшими оттенками плотскости. Все плотское носит отпечаток нечистоты, ущербности. Стругацкие развели любовь возвышенную и любовь земную бесконечно далеко, можно сказать, поставили их в разные углы своеобразного манихейского ринга: страдающая возвышенная Кира суть идеал, его не стоит трогать руками; пошлая проститутка Нагельперсонифицированная грязь. Даже самые яркие женские образы в романах и повестях Стругацких до некоторой степени бесплотны. Капризные, упрямые, прекрасные и непонятные существаженщиныне очень-то слушались блистательного пера АБС. Некоторых, особенно строптивых, приходилось лупить. Как, например. Майю Тойвовну Глумову в ее юные годы... Единственный по-настоящему живой и обаятельный персонаж слабого пола и, кстати, единственный твердый адепт семьи у СтругацкихГута из “Пикника на обочине”. Ее семья страшней полночного кошмара. С необыкновенной точностью передано состояние ячейки традиционного общества, которую ломает и корежит нечеловеческое будущее. И вместе с тем, само состояние семейности производит на читателя впечатление чего-то странного, темного и неестественного, своего рода страдания-принятого-ни-за-что.

Соответственно, хотя фреска об интернате будущего (“Полдень. XXII век”) у Стругацких гораздо мягче и человечнее, чем аналогичный раздел ефремовской утопии, но суть здесь та же. Интернатская.

Герои Генриха Альтова и Георгия Гуревичасуть воплощенная бездомность. Бездомность, возведенная в куб. Может ли быть семья у какого-нибудь умопомрачительного Январцева? И если да, то какая же экзотика должна стоять день за днем внутри такой семьи?!

Звездопроходцы и прогрессоры, рожденные в СССР, никогда особенно не стремились стать счастливыми отцами...

Впрочем, есть некоторые исключения.

В перестроечном по году рождения рассказе Эдуарда Геворкяна “Прощай, сентябрь!” вся человеческая цивилизация поставлена на фундамент наставничества. Интернаты Ефремова и Стругацких доведены до гипертрофии: наставник-педагог отвечает за десятку детей, одну-единственную в своей жизни. Дети с очень раннего возраста не знают родителей. Какая уж тут семья! Педагогическая машина, отлаженная, казалось бы, до совершенства, тем не менее, дает сбой. Не срабатывает. Сторонники традиционной семьи в этом обществе слывут маргиналами, невоспитанными отщепенцами, но все-таки их голос звучит намного громче и явственнее, нежели в ефремовской утопии. В сущности, “Прощай, сентябрь!” осторожная антитеза коммунарскому полдню... Прошло десятилетие. Рассказ “Кто подарки нам принес?” рисует принципиально иную картину. Лейтмотив: оторвать ребенка от родителей, лишить его положенной порции любви, значит совершить настоящее преступление. Симпатии читателей на стороне отца, стремящегося соединиться с сыном, даже если придется рискнуть жизнью и нарушить закон. Никаких полутонов, никаких намеков, все вычерчено до графической ясности. То, что в прежнем рассказе Геворкяна сказано едва слышно, почти шепотом, здесь пребывает в микроне от крика.

Еще одну антитезу предлагает роман Сергея Лукьяненко “Звездыхолодные игрушки”. Здесь интернат откровенно дрейфует в направлении казармы. Любопытно, что при этом Лукьяненко не пытается найти адекватный заменитель в виде традиционной семьи. Скорее, он ставит эксперименты в блоке отец-сын, воспитатель-воспитуемый, т.е. опять-таки наставник и ученик. Казармане то. Что -- конструктивнее? Идеальный наставник смоделирован в другом романе (“Дневной дозор”, С. Лукьяненко, В. Васильев), и он гибнет... из-за любви к женщине. В текстах Лукьяненко женщина может играть роль боевой подруги, даже любимой, но как воспитатель она не нужна; отец и сын прекрасно обойдутся без нее. Женщина лишняя.

Создается впечатление, что устремленные ввысь и вдаль звездные капитаны золотого века нашей фантастики не ходили по грешной земле, они летали, не чуя под собой ног, а потом вдруг застряли, оглянулись, еще не чувствуя перемены, а вокруг... 90-е. И все то, чем они когда-то пренебрегли, от чего оторвались в свою высь и даль, нагнало их и отомстило. Они не желали производить на свет и воспитывать детей? Теперь дети, воспитанные не ими, не желают знать, чем болели их сердца, ставят их ценности ни во что и глумятся над их перегоревшей борьбой... Что им осталось? Уныло тосковать по звездопроходчеству, первооткрывательству, прогрессорству.

***

Автор этих строк понимает, сколь разным может быть отношение к семье у современного человека. От полного приятия до столь же полного отрицания. Но соблюдать объективность совершенно не хочется. Что поделаешь! Так приятно видеть, как добрый каравай домашнего хлеба одерживает верх над неприкаянным дымком от костров каких-нибудь странников.

С этой точки зрения поразительная метаморфоза произошла с текстами Елены Хаецкой. Вот характерный антураж из ее романа “Меч и радуга”, написанного в конце 80-хначале 90-х: группа вооруженных до зубов хелотов высокоинтеллектуально сидит вокруг костра звездной ночью. Едят мясо или поют. И юмор у них такой искрящийся, конечно. Словом, очень романтично. А вот конец 90-х, роман “Анахрон”. Главному герою, среднемелкому питерскому предпринимателю Сигизмунду Моржу, обитателю тривиальной квартиры в мегаполисе, удается (не без труда) убедить себя в том, что ребенок от любимой женщинывещь вполне естественная, хотя и может нарушить сложившийся порядок вещей. И его выборэто взлет против всех “правил аэродинамики”, принятых не только в нашей фантастике, но и в негостеприимной окружающей реальности. Незамысловатое бытовое мужество “Анахрона” трогает гораздо сильнее, чем романтика лесов, звезд и плохо прожаренного мяса.

Другой роман Елены Хаецкой, “Бертран из Лангедока” (находится в печати), предлагает читателям изысканный образ куртуазного рыцаря, фаворита дам и бесстрашного бойца. А вот дома, в своем родовом замке, рыцарь Бертран делает милой жене одного за другим четырех детей, к которым, кстати, тоже относится с любовью. И как не скучать по жене, домне Айнермаде, посреди куртуазных развлечений, когда мать детей Бертрана хороша, верна, заботлива... Одним словом, то, что связывает рыцаря с супругой, прекраснее самых изящных игр в неземную любовь. Не так утонченно, зато настоящее: “домна Айнермада... рослая, под стать мужу, женщина с раздавшейся немного талией, с веснушками на полных руках. Густо увиты синими лентами длинные золотистые косыдо поздней зрелости сохранила их домна Айнермада... Стояла, отступя на шаг, позади мужа своего Бертрана, вся как позднее летоизобильная, слегка тронутая увяданием, но еще полная сил”. Тут и добавить нечего.

Неизменный палладии семьиВячеслав Рыбаков. Раз за разом он демонстрирует в своих романах одну и ту же позицию: настоящая прочная семья должна считаться драгоценностью, а ее распадтрагедией. Разрушение семьи в “Очаге на башне” воспринимается как искажение естественного хода вещей, чуть ли не вселенская катастрофа. Напротив, ее воссоединение в во второй части трилогии представлено как очевидное благо. “На чужом пиру” начинается с настоящего гимна семье и тому, на чем она должна держаться: любви, милосердию, взаимной уступчивости. Нетрудно было заметить в этом романе “имперскую” начинку. Но мало кто увидел еще один, не менее значимый смысловой слой: в какую бы сторону ни развивалось общество, без здоровой семьи ему не быть сколько-нибудь прочным.

Наконец, тройственный брак в романе “Гравилет “Цесаревич”” (позднее этот мотив повторен у Хольма ван Зайчика в “Деле жадного варвара”). Отдает, конечно, экзотикой и внеконфессиональностью, но ведь и здесь Рыбаков хотел счастья своим персонажам, соединял, а не разводил их, строил пусть и вычурное здание, да все ж не разрушал, а именно строил.

***

Любопытно, что англо-саксонская фантастика в отношении семьи конструктивнее нашей. На протяжении нескольких десятилетий в ней преобладали идеалы дома, да и сейчас они достаточно сильны. У Артура Кларка младенцы вопят из колыбели на орбите. Магичка и оборотень из романа Пола Андерсона “Операция “Хаос”” больше всего хотели бы жить нормальной человеческой семьей, а ребенка своего отправятся спасать хоть в преисподнюю... Для Урсулы ле Гуин главная тема всего творчества брак, вплоть до моделей соединения несоединимого (“Левая рука тьмы”). Ее программный роман “Всегда возвращаясь домой” -настоящая сага домовитому матриархату.

В кинофантастике тут и там встречается милая семейка в уютном доме, с неизменным детским бедламом на втором плане. Бог весть, как оно там на самом деле, а впечатление от фильмов одно и то же: чертовски комфортно.

И этоне только в фантастике. У Артура Хейли в знаменитом романе “Аэропорт” есть второстепенный персонажнекий механик, стремящийся каждый вечер пораньше приходить домой, поскольку там его ждет любимая жена; отличная мысль: разделить с нею ложе; ради этого стоит поторопиться...

А ведь и вправду мысль хорошая. Прекрасная мысль. А то ведь станет изменять жена. Возможно даже уйдет. И дети не родятся. И будущее будет принадлежать чужим детям. Н-да. Сегодня закрываю лабораторию на два часа раньше. Оно того стоит. Прогресс, наука и аврал на производствеподождут...