Советское мироощущение и атомная война

Есть вещи поважнее мира.
А. Хейг, госсекретарь США в эпоху Рейгана.

Советское миросозерцание всегда было принципиально анти-эсхатологичным. Впрочем, другим оно и не могло быть - ведь настоящее мыслилось, как хилиастическое завершение истории, как конец эпохи потрясений и наступление "тысячелетнего царства". Страшный Суд, вернее, Армагеддон истории был позади: в этот образ сливались Октябрьская революция и Отечественная война. Еще бы - ведь с партийных трибун четко обещали предотвратить угрозу новой войны. В этом партии еще верили. В то, что подешевеет колбаса или в магазине будут свободно продаваться носки - уже нет, а вот в "это" вера пока сохранялась. Да и как было не поверить, когда очередное напряжение народной килы оправдывали расходами на оборону, а видимый результат таких расходов грохотал каждое 7-ое ноября по Красной площади. С конца 50-х годов “население” подсознательно было уверено, что уже ничто не может помешать СССР и социалистической системе просуществовать тысячи лет. Не было таких сил и средств. За исключением одного... Атомной бомбы. Советский человек не любил вспоминать о ядерном оружии. В качестве главного достижения советской эпохи приводилось не оно, а полеты в космос. Обладание атомной бомбой было постыдным и страшным. И не только из-за рационально объясняемой гигантской разрушительной силы супероружия. Главный испуг содержался в кошмарном обещании, которое несла бомба. Бомба словно говорила, ухмыляясь: "А хотите, ребята, - и завтра будет еще один Страшный Суд? И еще неизвестно в чью пользу он будет на этот раз..." Атомное оружие обещало конец истории людям, уставшим и спрятавшимся от такой истории, но конец окончательный и через катастрофу. В свете ядерного взрыва весь путь человечества воспринимался, как ошибка, в которой самой большой глупостью был предыдущий Страшный Суд - в России. Советский человек достиг, если не рая, то дороги, ведущей в рай. Не важно, что никто не верил в будущий коммунизм. Социализм мыслился как общество стабильности и неуклонного стремления вперед, к лучшему. К лучшему "без войн". Сбывался "категорический императив" послевоенного сознания: "Лишь бы не было войны!" Советское общество исполняло веление "категорического императива" при помощи атомной бомбы, но и разрушено было советское самосознание, не в последнюю очередь, именно бомбой, страхом бомбы. Психология главного противника, англосаксов, в этом плане оказалась более устойчивой. Еще бы, среднего американца к идее атомной войны, более того, к идее неизбежной атомной войны приучали с детства. В большинстве произведений американских фантастов, особенно "золотого века" фантастики США - 50-х годов, постоянно упоминается ядерная Третья мировая война /а то и Четвертая, и Пятая, как у Э. Нортон/. Сильный кальвинистский подтекст в идеологии американской НФ четко обнаруживается и в ситуации ядерного конфликта: "Черт с ним, мир может и провалится, но ты избранный и можешь уцелеть!" Ядерный конфликт в США обычно воспринимался как еще одна, очень разрушительная война, но не как последняя битва. Это был перерыв, зигзаг истории, после которого и судьба человечества не очень-то и меняется. /Как в ранних романах Р.А. Хайнлайна, где после третьей мировой войны ничего не изменилось: в США - капитализм, в СССР - коммунизм, и только кратеры от ядерных взрывов на месте Лос-Анджелеса или Вашингтона напоминают о прошедшей войне /"Кукловоды", "Туннель в небе"/. Произведения, трактовавшие атомную войну как финал, как гибель не только современной цивилизации, но и человечества никогда не пользовались особенной популярностью. Исключение составляет книга Н. Шюта "На берегу", но ее успех объясняют три фактора - начало идейного кризиса в западном обществе, проведшего к потрясениям 60-х; хорошее литературное качество и, наконец, прекрасная экранизация, сделанная С.Креймером. И к тому же -- фильм об атомной войне вызвал интерес, но не более того... Иная ситуация складывалась у нас. (Все-таки ничего не попишешь – иной край света). То, что официальная коммунистическая пропаганда мало что понимала в психологии среднего советского человека - этот факт не подлежит сомнению. Но, пожалуй, один из самых крупных проколов в деятельности пропагандистской машины произошел, когда та стала активно обсуждать проблемы ядерного противостояния. Желание выглядеть красиво перед трусливыми европейцами, которые, впрочем, правильно понимали, что в случае войны между сверхдержавами большая часть колотушек достанется им, привело к тому, что тему атомной войны стали трактовать однозначно: "Этого нельзя допустить, потому что результатом будет гибель всего человечества", не обращая внимания на то, какое впечатление подобные пропагандистские всхлипы производят на собственный народ. В результате учения по гражданской обороне стали восприниматься как ненужная суета, комедия, не будущая иметь никакой пользы в ходе грядущего Апокалипсиса. Не было и литературных прививок - в советской фантастике тема ядерной войны совершенно не развивалась в той форме, в какой это было в США. Дело здесь не только в прямом запрете, как утверждает П. Мак-Гуайр в книге "Красные звезды: политические аспекты советской научной фантастики". Запрет был негласный и неявный и, самое важное, сочетался с нежеланием самих писателей касаться подобной темы. В фантастике "самиздата", например, речь шла о чем угодно, только не об атомной войне. Те редкие примеры советской "атомной фантастики", какие обнаружил и привел в книге "Ультиматум" Вл. Гаков, на деле являются псевдопримерами, так как ядерная война оказывается в них иллюзией: либо вызванной в ходе специального эксперимента /А. Громова. "В круге света"/, либо просто сном / Л. Леонов. "Бегство мистера Мак-Кинли"/. Однако, столь замечательный знаток НФ, как Вл. Гаков, совершенно хладнокровно прошел мимо самого яркого примера "атомной" фантастики в советской литературе - романа А. Казанцева "Льды возвращаются". (Хотя, учитывая репутацию Александра Петровича, которого терпеть не могут большинство его коллег-фантастов, ничего удивительного в “забывчивости” критика нет). Но у нас нет с Казанцевым личных счетов и поэтому спокойно рассмотрим его роман. Он, в принципе, написан в рамках ограничений, установленных советской пропагандой для отечественной НФ. Напомню основной посыл сюжета: американские империалисты, при поддержке своих союзников, развязывают конфликт в одной из африканских стран /прототипом послужила Алгола или Мозамбик/. Сторонники 3апада проигрывают и решаются на использование "последнего козыря" - сбрасывают на столицу страны атомную бомбу. Первая бомба, приносит хаос и разрушения, а вот вторая - не взрывается. Оказывается, “мудрые советские люди” изобрели приборчики, способные предотвращать атомные взрывы. Приборы строятся во всем мире и угроза атомной войны исчезает навсегда. Книга не понравилась. Не то, чтобы она вызвала "скрежет зубовный", но, тем не менее, ни в одно из двух "канонических" собраний сочинений А. Казанцева не вошла. Возможно, "власти предержащие" разозлил "технократический соблазн" романа - бомбу-то побеждают не партия и правительство, а ученые. Но, видимо, более важны другие причины... В книге говорилось о мире, существующем после того, как были сброшены новые атомные бомбы. А пропаганда настойчиво вбивала, в головы одно и то же: "Еще один военный ядерный взрыв - и конец неизбежен!" На истерическое восприятие советским человеком такое тезиса опять не обращали внимания, надеясь, что в массовом сознании еще раз сработает традиционный стереотип: "Начальство не допустит". И стереотип срабатывал. До начала 80-х годов, когда атомную тему, по непонятной причине, начали искусственно привирать советской. фантастике, причем в чуждой ей форме. Фантасты СССР, конечно, тоже были советскими людьми, да еще советскими людьми, отягощенными комплексом "пророков для всего человечества", пророков, возвещавших собственные религии, которые объединяло одно свойство - все они были религиями начавшегося "золотого века". Фантасты рисовали мир "завтра", выраставший из мира "сегодня", но без перерывов и зигзагов. И темы ядерной войны избегали не из-за запретов, а из-за подсознательного понимания простого факта: если война случится, то никакого "полдня" в ХХII веке не будет, а будет, в лучшем случае, беспощадная борьба за существование на изуродованной планете. Религия "науки", как ее понимали советские писатели-фантасты, оказывалась ложной, а этого нельзя было допускать - слишком уж серьезно, безыронично воспринимали они свое творчество. Для живущего в "тысячелетнем царстве" открыты секреты устройства мироздания и никаких неожиданностей здесь быть не может. Граждане СССР верили, что наука, успешно заменявшая магию в советском сознании, способна найти ответ на атомный вызов. От ядерной катастрофы должны спасти всех либо "шаманы" - ученые, либо "вожди". "Пророки" - фантасты подсознательно тоже верили в это и продолжали творить картины улучшенного "сегодня". Характерно, что в возродившейся в конце 70-х - начале 80-х советской фантастике "ближнего прицела" в будущее экстраполировалась глобальная ситуация эпохи "детанта" - в XXI веке по- прежнему существуют две сверхдержавы - СССР и США, но никто из них не проиграл "борьбы в условиях мирного сосуществования" /мотив "победы" над капитализмом проскальзывал в фантастике 60-х/. Напротив, оба государства сотрудничают и совместно решают странные проблемы, встающие перед ними в блёкнем космосе /ярчайший пример такой ситуации приведен в романе С. Павлова "Лунная радуга"/. И никакой угрозы атомной войны. Ни-ни! Первый звонок будущего кризиса прозвучал в 1981 г., когда в печати появилась повесть С. Ягуповой "Софоровой ночью". Это произведение решено еще в традиционных для советской НФ формах: история атомной войны вычитывается героиней из старой фантастической книжки. Но начало положено. В 1982 г. выходит еще одно произведение советской "атомной фантастики" - "Стена" А. Шалимова. Ядерная война изображена автором, как случайная и локальная катастрофа, но, видимо, цензоры спохватились и тема была “закрыта”. Кстати, без какого-либо напряжения и скрытого протеста со стороны читателей. Идея "конца света" отторгалась бессознательно на всех уровнях - и на уровне партруководства, и на уровне самого последнего любителя НФ. Катастрофа разразилась в начале "перестройки". Бездарные попытки нового руководства КПСС играть на угрозе атомной войны /да еще дополненной экзотической угрозой "всеобщей ядерной зимы"/ нанесли удар не по Западу, а по СССР, вернее, по самому советскому мироощущению, и так уже подвергшемуся значительной деконструкции. "Мир, мир любой, ценой!" - завопила официальная пропаганда, и, как по мановению волшебной палочки, в 1986- 1987 гг. выходит целый ряд произведений об атомной войне /В. Рыбаков. "Первый день спасения" и "Зима", А. Адамович. "Последняя пастораль", Ф. Бурлацкий. "Военные игры"/. Более того, не только покупается и транслируется на всю страну по первому каналу американский фильм об атомной войне /"На следующий день"/, но и /вообще немыслимая раньше вещь!/ снимается советский фильм на эту же тему - "Письма мертвого человека" К.Лопушанского. На бесчисленных "круглых столах" муссируется тема "Ядерная война и выживание человечества", где “дискутирующие” неизбежно приходят к одному выводу - в случае войны человечество погибнет, если не в результате ядерных взрывов, то в результате последствий "атомной зимы". Советский экспресс "Счастливое настоящее - счастливое будущее /без остановок/" оказался "Поездом ужасов", и пассажиры заволновались, требуя остановки. В советском мышлении не было /да и не могло быть/ возможности, выбирая между трагедией и капитуляцией, выбрать трагедию. Не было никаких оснований для выбора трагедии. В мире победившего хилиазма не было понятия о "том свете", о потустороннем мире, куда уходили муджахиды, получившие пластиковый ключ от рая из рук Хомейни. Не было понятия ни о рае, ни о Валгалле. Рай мыслился не по ту сторону "небесной тверди", а по ту сторону Атлантического океана. И в мозгах советского человека затрепетала мысль о сдаче ядерной крепости звездно- полосатым ангелам. "Они добрые и тоже боятся атомной войны..." Да, но они боялись ее существенно меньше. У них была прививка от психологической чумы. Это они "перебоялись", как писал А.Солженицын. А мы - нет. И первый эшелон обороны советской крепости пал. Еще одна попытка уйти от истории кончилась тем, что история ворвалась в замкнутый мир советского человека и начала сокрушать его основы с изяществом бешеного стона. В середине 1987 г. антиатомная истерия затухает и начинается волна новой истерии - "антисталинской", полностью разрушившей взгляды советского человека на окружающий мир. Упорядоченный Космос предстал окончательным Хаосом. Питер Брайль. 1992.