Элиезер Воронель-Дацевич

Русский пейзаж. 90-е гг. Часть вторая  

 3. История десятилетия: регистрация утрат и обнадеживающий 
диагноз.

В целом, однако, 90-е гг., если судить по пресловутому большому 
счету, все же потеряны в интеллектуальном смысле. Результат самый 
печальный – мы все еще стоим на уровне 1990-91 гг. 

Более того, все, что произошло за десятилетие, весьма гнусно, и не 
вызывает никакого здравого желания продолжать далее этот 
субъективный анализ.

И все же я его продолжу, хотя бы для того, чтобы разобраться в 
собственых ощущениях. Мне придется, да простит меня читатель, дать 
самую краткую характеристику каждому году ельцинского десятилетия.

1991 г. 
В общем, полная неопределенность. Бессмысленные толпы "левых" 
(если кто помнит, так тогда называли демократов а ля Собчак) на 
улицах. Бронетранспортеры, "совместное патрулирование", Вильнюс и 
Рига, дурацкий бутафорский путч и совсем не дурацкий роспуск СССР, 
прошедший как-то тихо, незаметно и под шумок.

Правда, 91-й можно назвать триумфом Галковского. Неожиданно 
всюду и везде ("Новый мир", "Москва" и т.п.) появились отрывки из 
"Бесконечного тупика", который на самом деле был чем-то совершенно 
новым, великолепной самохарактеристикой русского интеллекта, 
переосмыслением "исторического опыта". Однако "БТ" был написан в 
конце 80-х и уже не может быть отнесен к литературе 90-х. Он оказал 
огромное влияние на наш круг (а я пишу только и исключительно о 
своем понимании пейзажа – не ищите тут объективности и "правды"!), 
и все же он в большей степени фиксирует интеллектуальную ситуацию 
70-80-х гг. Хотя, по-моему, после "БТ" заниматься сочинением 
беллетристики бессмысленно. Никакие Пелевины и Сорокины ничего 
нового уже не скажут. "Бесконечный тупик" представляет собой 
роскошный памятник на могиле так называемоей русской литературы. 
Она давно умерла, а то странное зомбированное существо, которое 
бродит по картофельным полям Руси и собирает антибукеры, следует 
как можно быстрее поймать и похоронить, забив ему осиновый кол в 
сердце.

Вообще же интеллектуальном же смысле больше почти 
совершенно нечего вспомнить. Хрень какая-то, в целом. Ну, разве что 
статьи Дугина в "Континенте Россия" как светлое пятно. "Русская идея" 
Парамонова на "Свободе" как разновидность вполне приемлемого 
интеллектуального эрзаца. Неожиданно вылезшее "Слово к народу", 
сочиненное группой испуганных граждан... Сейчас, когда я читаю это 
"произведение", оно кажется мне совершенно нормальным и 
содержащим вполне здравые мысли. Однако в момент своего появления 
"Слово" вызвало в нашем кругу глухое неприятие. Потом я долго 
пытался понять, почему. Даже в 1998 г. написал на эту тему целое 
"исследование" (оно называлось "Русский пасьянс"), и мой вывод 
сводился к тому, что власть не смогла использовать 
революционаристский пафос гражданского общества. Верхи были 
консервативны и ждали того же от "народа". Народ же к этому моменту 
был чистым "люкримаксом" (А.Эткинд), конструкцией заблудшего 
бюрократического сознания, великой пустотой – он впоследствиии так 
и не сказал НИ СЛОВА ни по одному из вопросов. Вспоминается 
известная подпись Ю.Олеши под карикатурой 1917 г. – "Россия гибнет? 
Ну и черт с ней... Нету никакой России, ее буржуи выдумали". Такой и 
была позиция народа-шишконосца.

Поскольку же буржуазное "гражданское общество" (в лице 
кооператоров, подпольных цеховиков, первых легальных капиталистов 
и иже с ними) никакой идеологии не имело, а "совбюрократия" вообще 
утратила мозги, в сентябре-декабре 1991 г. происходил переход власти 
к части наиболее прозападной бюрократии и к представителям СМИ. 
Говоря терминами какого-нибудь 17 века, победили наглые помещики и 
бессовестные проповедники.

Все остальные силы были в тот момент только чистыми 
потенциями.

Итак, 1991 г. заканчивался распадом советской империи – потому 
как союз "помещиков" и "проповедников" не мог не иметь 
националистического характера – точнее, речь шла о прикрытии 
маневра. Происходила западнизация под националистическими 
лозунгами. Везде, кроме России – тут вообще побеждала какая-то 
"белая логика", прямо по Джеку Лондону (если кто помнит его "John 
Barleycorn"). 

Тем не менее, 1991-й, как и вся "перестройка", был каким-то 
особым, спресованным, насыщенным временем, которое имело свой 
яркий, неповторимый вкус. Казалось, что так будет и дальше. Мы 
привыкли к однообразию качественного продукта и забыли, что 
ассортимент вкусов времени иногда меняется, и очень круто. 

1992 г.
Пришли новые "понятия". Тем не менее поначалу, несмотря на все 
финансовые обломы и катастрофы (я, например, весь 1992 г. сидел, 
можно сказать, на бобах, получая едва 25-30 баксов в месяц, и не мог 
нигде найти нормально оплачиваемой работы) казалось, что в 
интеллектуальном смысле побеждает мнение "мещанского общества" 
городов – пошлое, тупое, но вполне привычное. "Бюргерство" как-то 
ожило. Сейчас принято вспоминать гайдаризм недобрым словом, и 
лично мне в самом деле нечего там хвалить, но я помню, как 
стремительно "обогащалось" это самое "бюргерство". "Народ", "нация 
страдальцев", "нищие" покупали автомобили, телевизоры, 
видеомагнитофоны и в ус не дули. Пресловутая оппозиция никак не 
могла понять, почему все ее массовые аттракционы, вроде "народного 
съезда за восстановление СССР" в марте 1992 г., проходят так вяло и не 
влекут никаких последствий. Дело было в том, что "бюргерство" в 
целом удовлетворилось либерализацией цен. Оно реализовало свои 
денежные запасы, обратило их в "недвижимость" и "продукты", 
совершило первые обороты капитала. Сложилась "мелкобуржуазная 
среда", которая достаточно динамично развивалась. Видимо, в какой-то 
момент эта среда стала представлять реальную угрозу для барско-
проповеднической олигархии, и та стала искать пути разобраться с 
"будущими врагами". 

В предыдущем абзаце много кавычек – но это я специально. Приём 
такой. Не примите за окончательного идиота...

Именно в таком вот слабовооруженном противостоянии 
бюргерства и "псевдорежима" прошел 1992 г. Остюда все эти песенки 
блатных королей, все их мелкие крестьянские радости (к примеру, 
книги на вокзальных лотках - "Попка по имени Оля" или "Космическая 
проститутка"). Власть тем временем пыталась выработать свой стиль, 
но он у нее долго не получался. Стиль же бюргерства определился 
сразу: пропадай моя телега.... Разухабистая песня, стакан дешевой 
картофельной водки, бабы, гармонь и лосось. Реализация мечты 
советских спекулянтов.

Немудрено, что никакого особо интеллектуального товара на 
российском рынке того периода не было. Пожалуй, единственным 
светлым  моментом было появление "Элементов" и "Милого ангела", но 
тогда это был настолько "элитарный продукт", что можно его 
исключить из рассмотрения (с изданиями этими я впервые всерьез 
столкнулся на московской книжной ярмарке осенью 1992 г.; их почему-
то продавали баркашовцы в черной форме).

Вообще, явным плюсом "реформ" можно назвать потрясающий 
расцвет книгоиздательства в стране. Конечно, это было лишь побочным 
следствием эволюции "общества деревенского спектакля", но - 
полезным следствием. 1992 г. в смысле количества и качества книжной 
продукции в сравнении с каким-нибудь 1990-м казался просто раем. 
Правда, нам не всегда хватало денег даже на традиционный утренний 
кофе с бутербродом, не то что на книги. Тем не менее была переиздана 
масса ценной литературы, делались переводы (хотя в смысле 
оперативности переводов наша страна весьма отстала; скажем, 
принципиально важная "The Gnostic Religion" Ганса Йонаса вышла у 
нас чуть не через шесть лет после появления на Западе, а в Польше ее 
перевели практически сразу).

В целом о 1992 г., кроме абзаца из неприличных слов, и сказать-то 
нечего. Даже толстые журналы ничего особо привлекательного не 
опубликовали (единственное, что запомнилось – повесть "Желтые 
короли" про американских таксистов, автора запамятовал, да книжки 
Лимонова, впрочем, написанные задолго до "года реформ"). А.Янов в 
книге "После Ельцина" назвал этот год "марсианским". Умри, лучше не 
скажешь....

1993 г.
Вдруг слабо повеяло какими-то "интеллектуальными ветрами" 
(вопрос только в том, кто их пустил). Для меня же 1993 г. начался с 
публикации трех статей Галковского – "Разбитый компас указывает 
путь", "Андерграунд" и "Стучкины дети". Дмитрий Евгеньевич 
последовательно наехал на советских философов, советский 
образованный класс и советских юристов. Все три слоя получили свою 
порцию фазаньей дроби, по-моему, вполне заслуженно. Особенно 
понравился "Андерграунд", конечно. Тогда мне это казалось 
программным. Я сам некогда прошел через ситуацию "непонимания 
окружающими", описанную Галковским, и мне все эти вопросы были 
очень близки.

На периферии мышления важным моментом было появление 
"Конспирологии" и "Гиперборейской теории" Дугина, но тогда эти 
события не воспринимались, как значительные – казалось, что это все 
так, просто от "безрыбья", хоть и интересно.

Развлекал прохановский "День", который пытался собрать вокруг 
себя некую соляночную оппозицию – из коммунистов, монархистов, 
левых демократов, "фашистов", социалистов и даже, кажется, сладкой 
парочки Роя Медведева с Новодворской. Иными словами, 
сумасшедший Проханов все-таки интуитивно чувствовал, что победило 
нечто совершенно чуждое и "нереальное", чему надо противостоять 
всем кагалом. Тогда (точнее, еще раньше, в 1992-м) появился лозунг 
"долой оккупационный режим", но он, пожалуй, был слишком 
"загнутым", поэтому общество сочло его коммунистическим враньем. 
"Оккупация" – слишком сильное определение, вполне в стиле 
шестидесятников, которые считали брежневизм "страшными годами 
России", "зверской диктатурой", при этом путешествуя по Парижам и 
попивая коньячок. Надо было говорить что-то вроде "долой режим 
прозападной марионеточной олигархии", это больше походило на 
правду и было бы понято. Но прохановцам хотелось чего-то эдакого, в 
стиле "над седой равниной моря..." В результате они проиграли войну 
за мозги недовольного населения, дискредитировав собственные 
пропагандистские усилия. Впрочем, достаточно прочитать тогдашние 
прогнозы "Дня" на 1992-93 гг., чтобы понять, насколько эмоции 
превосходили у этих людей здравый рассудок.

Вообще же, в 1993 г. часто радовала "Независимая газета", которая 
постоянно смещалась "как бы вправо", к идеям национального 
бюргерства. И при этом сама жизнь "общества" была на редкость 
противна. Вспомним хоть бы идиотский весенний референдум "да-да-
нет-да" (подобные референдумы в 40-е гг. проходили на территории 
стран Восточной Европы в поддержку "советской оккупации" – мне эта 
аналогия представлялась знаком позора). С другой стороны, постоянно 
мешала жить парламентская фронда. Верховный Совет выпендривался, 
как мог – и никаких рациональных моментов в его деятельности не 
было. Все сказки про "великое восстановление" были чистой рекламой, 
как впоследствии и оказалось. 

Тем не менее, за парламентской фрондой стояли определенные 
силы. Точнее сказать, неопределенные силы. В основном, часть 
советской бюрократии, которая проиграла от реформ. И некоторый 
процент "советского среднего класса", те самые инженеры из почтовых 
ящиков, сделавшие "перестройку" и теперь кающиеся, ибо на рынке 
презервативов и пирожков с мясом места им не нашлось. 

Массовой реакции в поддержку фронды со стороны общества не 
было – и не было именно потому, что фронда была выступлением 
"бывших помещиков". Страшно далеких от "народа", прежде всего 
потому, что они верили в существование самого этого "народа", 
который поет и пляшет, строит плотины и рожает детей. Этаких 
трудолюбивых бобров, объединенных православной этикой... 

Идеологом помещичьей фронды, на мой взгляд, был 
небезызвестный Ю.Мухин (ныне редактор комической "Дуэли", один из 
авторов которой обещал врезать мне в ухо; я же, пользуясь случаем, 
обещаю подбить ему оба глаза при встрече, и мы будем квиты), 
написавший книжку "Путешествие из демократии в дерьмократию и 
дорога обратно". Этот "интеллектуальный шедевр" я прочитал поздней 
осенью 1992 г., и весь следующий год парламентские фрондеры 
действовали точно по Мухину. Конец, правда, получился совсем не 
мухинский, а, скажем так, ельцинский. И все потому, что Мухин 
закладывал в свои расчеты пресловутый "народ", который "гибнет".

 На самом деле главной ошибкой "патриотов" всегда было желание 
выдавать небольшую часть так называемого "народа" за целое. Теперь я 
знаю, что весьма здравые мысли на этот счет высказывались уже в 1993 
г. Именно тогда Константин Крылов написал статью "Россияне и 
русские" (которую, по его словам, приписывали Шафаревичу; и в самом 
деле, методологическая  модель Крылова столь же гениальна, сколь и 
сугубо неоплатонический образ "Русофобии"). По его мнению, 
существует два разных этноса, которые уничтожают друг друга. Точнее, 
плохие россияне (городское вестернизованное мещанство) проводят 
геноцид хороших русских (почвенно-провинциальной, еще даже 
полукрестьянской среды). По правде говоря, я вначале был зачарован 
таким подходом, при том, что статья мне попалась только в декабре 
1999 г. Если бы она была опубликована в 1993 г., произвела бы дикий 
фурор (и это лишний раз подтверждает мою мысль о 90-х гг., как 
времени, когда у национальной философии рот был наглухо завязан – 
ведь работу не опубликовали, видимо, лишь из-за того, что  Крылов не 
принадлежал к "эстаблишменту" патентованного КПСС-овского 
патриотизма). С другой стороны, сейчас концепция Крылова мне 
кажется, в общем, дезориентирующей, верной лишь отчасти, но об этом 
я расскажу отдельно и ниже, в следующей (заключительной, порадуем 
читателя) главе. Но, по крайней мере, Крылов показал, что проблема 
апелляций к "народу" весьма сложна – вначале следует еще 
разобраться, существует ли этот самый единый "народ". 

Так вот, фронда верила в "народ" и его "поддержку". На это и 
рассчитывала в своем противостоянии с обладателем "твердого 
рейтинга". Сам "президент", видимо, лучше знал, что к чему. 1993 г. 
закончился танками и обгоревшим парламентским унитазом, на 
который теперь опустился свинцовый зад правительства. Все это наглое 
мошенничество в стиле покушения на Лёника Брежнева теперь 
считается геройством! Но видели ли мы хоть одного раненного 
депутата ВС? Или хотя бы пострадавшего от омоновской дубинки 
"народного избранника"? 

Честные и смелые люди, погибшие у БД (и не имевшие 
парламентских "корочек"), - суть жертвы эстетствующей фронды, 
профессиональных провокаторов, и "герои-депутаты" за это еще 
ответят. Ответят своей поганой кроличьей шкуркой, которую мы 
впоследствии натянем на детские барабаны.

Общество плюнуло на московские боярские разборки – скорей, его 
больше устраивала ситуация разгона парламента. В мире русской 
рациональности "народное представительство" не находит своего места. 
Этот сюжет – не для России, и наша "почва" парламентаризм отторгает. 
Связав себя с парламентаризмом, "патриотическая фронда" потеряла 
всякий авторитет в среде национал-бюргерства, которое видело в 
"депутатах" просто наиболее тупую и наглую группу бывшей 
номенклатуры. 

В результате бюргерство, как западоидное, так и "наше", приняло 
правила игры режима и стало, согласно им, трансформироваться в 
псевдосредний псевдокласс, частный атрибут телереальности. Довольно 
дебильными и примитивными художественными средствами, но вполне 
объективно и правильно этот процесс впоследствии был отображен в 
"Поколении П" В.Пелевина. 

Таким и был итог 1993 г. Фронда, как и та, в 17 веке, была 
раздавлена, а "обществу" показали, что новый режим пришел всерьез и 
надолго. Явился олигархический абсолютизм во всей своей красе, со 
всенародно избранным Президентом-Солнцем. Тогда, в октябре, я 
написал статью под названием "Новый большевизм", смысл которой 
сводился к одной нехитрой идее – надежды на "реставрацию" 
эфемерны, следует принять эту реальность и попробовать ее переделать 
для себя, изменять постепенно, но неукоснительно; никакого 
"страдающего народа" нет, он в целом поддержал новую власть и, по 
крайней мере, не имеет с ней принципиальных разногласий. Я писал, 
что "красно-коричневые реакционеры" делают ту же ошибку 
послереволюционной эмиграции: мол, пройдет три года, большевики 
падут, царь приедет на коне. Большевики продержались 74 года, а царь 
так и не приехал. Новый режим простоит не менее двух-трех 
поколений, и это надо учитывать в дальнейших расчетах.  

Итак, отличие 1991-93 гг. от всех прочих лет было в том, что до 4 
октября происходящее вокруг казалось каким-то бредом, 
временностью, алкогольным делирием, случайным сбоем управляющей 
программы, и все (по крайней мере, большинство) ждали, что это очень 
скоро кончится – вот завтра вернутся гебешники и комса, наведут 
порядок... Пресненские орудийные залпы показали нам, что 
перманентная историческая белая горячка, неизлечимая политшиза и 
есть тот самый иной пейзаж, неожиданно возникший из игры 
перестроечных дураков и клоунов, после затяжной "олигофрении 
средней степени", характерной для СССР. Что "новая жизнь" пришла 
надолго, и с ней следует научиться жить. Я думаю, большая часть даже 
самых тупых представителей "советского среднего класса" поняла, что 
ничто уже не вернется, и впереди полная безнадежность, сколько бы 
они ни торчали перед парламентскими руинами. По счастью, "полной 
безнадежности" не случилось (таков уж русский сюжет), но об этом 
потом.


1994-95 гг.
Тем не менее, итог октября 1993 г. в интеллектуальном смысле был 
ужасен. Пришли мрачная пустота и унылое глухое молчание, стало 
тоскливо до жути. Если раньше "хомо постсоветикус" жил надеждой, 
что "вот приедет барин" (и восстановятся все старые парадигмы, 
включая "борьбу с режимом"), то теперь стало ясно – чуда не будет. 
Будет бесконечный путь в пустынных дюнах и в неизвестном 
направлении.

От безысходности нам оставалось лишь принять навязанные 
правила игры. К "счастью", усилиями агитпроповской олигархии в 
стране к 1994 г. все же сложился относительно нормальный рынок 
труда, где бОльшую роль играли способности, а не близость к какой-
нибудь "тусовке". По крайней мере, я именно в том году нашел 
приемлемую для себя и неплохо, по тогдашним меркам "среднего 
класса", оплачиваемую работу журналиста, литературного редактора и 
переводчика с нескольких языков. При этом моя долларовая зарплата 
постоянно росла и к моменту неожиданной "эмиграциии" выросла аж в 
пять раз. И все представители моего круга устроились тогда в целом 
неплохо. Хотя мы прекрасно понимали, что работаем на низших 
лакейских должностях в империи агитпропа. Но ничего другого вокруг 
не было...

Кроме того, начался великий парад транснационального капитала. 
Шествие золотых зверей. Открывались представительства иностранных 
фирм, магазины, склады, банки.... Естественно, речь идет о столице и 
паре-тройке крупных городов. Что происходит в провинции, до сей 
поры остается для меня неразрешимой загадкой (я, видимо, круглый 
дурак, ибо искренне не понимаю, как люди, получающие жалкие 700 
рублей, и то нерегулярно, умудряются покупать машины, дорогущую  
видеоаудиотехнику и даже дома – а таких случаев я в провинции 
наблюдал вагон и маленькую тележку).

Вот это все и занимало мозги постсоветского образованного 
класса. Началось строительство хитрых декораций, которые смогли бы 
заставить замолчать голос сознания – а оно знай себе долбило, что, мол, 
"всё не так, ребята!" – и, как алкоголь, заглушить все попытки думать о 
чем-то другом, кроме элементарного экономического выживания.  

Сам "режим" начал изображать "огосударствление" и даже устроил 
войну в Чечне, получив в ответ невообразимую вонь всех скунсов 
недобитой шестидесятнической интеллигенции.

В культурном смысле оба года прошли в потрясающей глухоте. Я 
не могу вспомнить ничего существенного, кроме того, что 
окончательно восторжествовала тусовка агитпропа. Принадлежность к 
клану автоматически делала тебя культурным творцом, даже если ты 
творил только бесформенные кучки фекалий в подъездах 
правительственных учреждений.

Помер Юрий Коваль, после 1953 г. - единственный писатель в 
полном смысле этого слова, которому из-за общего кретинизма СССР и 
последующего парада демонкратических шизофреников пришлось 
писать про речки, луга, пашни, журавлей, щенков, московскую 
интеллигенцию, граммофоны и вась куролесовых, воспевать какие-то 
невообразимые черные дыры советского бытия. Между тем, это была 
потерянная частица того самого "здорового национального ответа", о 
которой я когда-то писал. Итак, старая литературная языковая система 
рухнула.

Что касается политики, то ярким моментом было появление 
лимоновской НБП в 1994 г. и газеты "Лимонка". Правда, с самого 
начала мне не нравилась  выраженная приблатненность нацболов, да и 
сама идея конструирования национал-большевизма не то по образцам 
"крайне левых" немцев 20-х гг. вроде Никиша, не то по книжке 
Агурского не казалась особо здравой.  И все-таки, повторяю, это было 
единственным ярким моментом. Все остальные партии и движения РФ 
были просто сборищем старых пердунов и наглых комсомольских 
брехунов. НБП предлагала нечто более разумное, вплоть до штурмовых 
отрядов и "прямого действия".

Со своей лапотной колокольни я оцениваю последующую 
эволюцию так. Нет совершенно никаких сомнений в том, что НБП, 
"Арктогея" и прочие, в том числе либеральные демократические 
учреждения в России суть проявления каких-то мощных политических 
волн на Западе, их десятого порядка отражения и тени. У нас все 
пришло из-за рубежа, даже концепция "консервативной революции" 
переносится из Германии 20-х, где она была не "теорией", а 
интеллектуальным и литературным течением, настроением 
интеллигенции. Таким образом, поворот того же пришедшего в НБП 
Дугина (1994-95 гг.) от "новых правых" к "новым левым" связан с 
общим мировым вектором. В статье "Процесс" (Элементы №9) он сам, 
несколько сумбурно, охарактеризовал нынешнее состояние дел: на 
Западе "новых левых" с их хаосом, извращениями, копрофагией и 
пещерным постмодерновым коммунизмом вполне терпят, а они, 
вдобавок, являются властителями дум интеллигенции. "Новых правых" 
же, с их совершенно антилиберальной и архиконсервативной риторикой 
немедленно заклевывают и превращают в маргинальных 
"протофашистов". Чтобы избежать обвинений в фашизме, надо стать 
"новым левым". В сущности же, и здесь повторяется та самая 
"послеоктябрьская парадигма" – надо принять правила игры Системы, 
пристроиться к ней и оказывать влияние, то есть перед нами чистой 
воды тактический ход. Только так я могу расценить дугинское 
превращение в "тамплиера пролетариата", которое в тот момент (1995 
г.) для нас было совершенно неожиданным... Тем более, что реальный, 
не мистический, пролетариат, на сегодняшний день в основном 
представляет собой свору вечно пьяных кретинов, которые мечтают 
только об одном – спереть что-нибудь и толкнуть втридорога на рынке. 
Просто, видимо, быть "левым" в нынешнем либеральном мире более 
модно и экономически выгодно.

Между тем, НБП и "Арктогея" оказались опять же единственным 
конгломератом, который вел хоть какую-то работу с "населением": 
вспомним их чтения-клубы еще времен Смоленской набережной, 
скажем, запомнившуюся лекцию "Политический солдат". Это 
определило интеллектуальное лицо эпохи, хотя во многом лишь 
потому, что ничего другого рядом вообще не было. В конечном счете, в 
борьбе за интеллектуальный стиль десятилетия выиграл тот, кто все это 
время не опускал руки и действовал рационально. 

Самое важное то, что "арктогеевцы" умудрялись использовать для 
пропаганды своих взглядов даже совершенно бредовые явления, вроде 
"Империи" Фоменко-Носовского. По крайней мере, я сейчас способен 
терпеть эти построения только в интерпретациях М.Вербицкого, где им 
придан даже некий налет здорового мистицизма. Реальную же 
"Империю" читать совершенно невозможно, моя рука редактора так и 
норовит сделать ей обрезание, четвертовать её и остатки выкинуть на 
помойку. Дугин умудрялся публиковать статьи в "НГ" – про 
Раскольникова и даже рецензию на маркзахаровскую "Чайку". В этом 
был МЕТОД.

Но общий стиль эпохи? Он был... Единственным термином, 
который удачно характеризовал период после октября 1993 г., был 
"необрежневизм". Ельцин – это Брежнев сегодня, говорили мы еще в 
1992 г. Вскоре эта парадигма оправдалась. Почти по всем параметрам 
ельцинизм оказался дебилизированным и сведенным к минимуму, 
урезанным до пресловутого МРОТа, брежневизмом. Все то же – только 
на сей раз совсем уж на уровне бедности. Много водки, много хот-догов 
и еще больше глухой, непроницаемой тишины. Моя бывшая студентка 
в 1995 г. написала стихи:

Эта жизнь не дает ничего,
Ничего, кроме страха и ужаса...

И в этом было намного меньше привычного фрейдизма, нежели 
истинного, гнусного снаружи и леденящего изнутри привкуса 
ельцинской России. Где на высших вершинах верхов царили "нечто" и 
"ерунда", где в Волге купали какого-то Костикова с еретической 
бородкой и где случались "черные вторники". Таковы и были тогда 
русские сенсации: "тильки тать по проселку просвищет, / И ни х..., ни 
х..., ни х...", как писал впоследствии Юдик Шерман. И это лучшая 
характеристика периода с 1994 по 1998 гг.

1996-98 гг.
В 1996 г. я по работе получил персональный выход в интернет и 
вроде бы почувствовал некоторое облегчение – среда "рунета" была 
повеселее ельцинской псевдореальности, где мои коллеги сочиняли 
слоганы, писали статьи и ходили на презентации, вечно ожидая пинка 
со стороны "капитала" и "начальства". Хотя тогда она, среда, была в 
основном наполнена тупой бытовухой, сайтами вроде "Интердамы" или 
нонче уже вроде бы покойной "Голой жопы". Литература, которая лезла 
в "рунет", была скучна и претенциозна, но даже она оказывалась лучше 
"бумажной". Это обнадеживало. Для меня "сеть" служила источником 
оперативной информации, особенно радовало наличие огромного 
количества западных источников по самой разной тематике.

"Жизнь" же становилась все скучнее и мрачнее. Благодарные 
граждане Рэфэ выбрали Ельцина еще на один срок – как и следовало 
ожидать. На инаугурации "народу" показали ужасающего монстра, с 
которого, прямо по Проханову, облезала сгнившая слизистая оболочка. 
Стало ясно, что "это" пришло, видимо, навсегда...

Затем со мной случились события, из-за которых я выпал из 
актуальной рооссийской жизни. Летом 1996-го попал в автокатастрофу, 
месяц провалялся в больнице, резко поменял работу, а осенью того же 
года плюнул на все и уехал в Варшаву заниматься всяким "бизьнисом". 
В РФ с тех пор бывал редкими наездами. Поэтому, возможно, теперь я 
буду уж совсем необъективен. Впрочем, большое видится на 
рассстоянии, и чем оно, это самое большое, дальше – тем виднее. 

И тем не менее, весь 1996-97 гг. я ничего не видел в России, 
заслуживающего внимания, даже сквозь телескопы интернета. Так, 
сплошной музей маразма (да и тот-то в сети сделал мой бывший 
студент Алик Рубин). Газеты были скучны. И вообще, я всерьез читал 
тогда только журнал "Медведь", что тоже не добавляло 
интеллектуального здоровья. На фоне русской "интеллектуальной 
жизни" провинциальное варшавское копошение клопов казалось 
бешеным цветным карнавалом. Я сидел в конторе и думал: а у нас все 
накрылось, и навсегда. 

В мае 1998 г. в "Завтра", в разделе "Вторжение" (да, а я забыл 
сказать, что НБП все же раскололась на "интеллектуалов" и 
"пролетариев", причем "первые" создали "Вторжение"), появилась 
статья о том, что молодежь восприняла геополитику, сакральную 
географию, конспирологию, хилиазм и т.п. Конечно, это слишком 
оптимистично, но в целом интеллектуально систематизирующей и 
"воспитательной" литературой 90-х гг. оказались только издания 
"Арктогеи" и близких к ней кругов. Видимо, так и войдут 90-е в 
интеллектуальную историю России.

В 1998-м вышел эткиндовский "Хлыст", немало повлиявший, по 
крайней мере, на мое мировосприятие; но, если говорить объективно, то 
придется признать, что Александр Эткинд вообще стоит как-то вне 
времени. Он издает книжку за книжкой, как будто  ничего не 
произошло – ни 91-го, ни 93-го не было, не было смены пейзажа. 
Может быть, это и есть самая правильная позиция. Кто знает... 

Поздней весной 1998 г. я с семьей приехал в Москву месяца на 
полтора. Столица  произвела тягостное впечатление. Над этими 
слоняющимися толпами с их мрачными физиономиями зла и 
повседневности висел призрак какого-то неотвратимого краха. 
Декорации покосились и начали заваливаться, как пизанская башня. 
Петя Брайль, когда мы с ним сидели в кафе у метро "Спортивная" и 
пили гнусную чеченскую водку, спросил – как мне Москва, что я думаю 
по этому поводу. Я ответил фразой из Козьмы Пруткова: что-то 
готовится, кто-то идет...

И я оказался прав. Правда, я так и не понял, что такое дефолт, в 
чем его ужас, и не видел как все это происходило. Но следующий 
приезд в Россию показал: это было хорошо, черт побери. От правящего 
агитпропа с грохотом отвалились целые куски, на которых и стояло 
царствующее "нечто". Оно, "нечто", стало медленно сползать в болото, 
погружаться в исконно русскую среду. Россия в некие времена 
переварила "коммунизм" и теперь почти целиком заглотила 
"леволиберальное счастье". Непонятным успехом среди "простых 
рабочих" пользовался премьер Примаков. Не знаю, в чем его величие, 
но, видимо, он стал каким-то символом спасения ПСПК,  лишившегося 
своих привычных западоидных цацек, забавок и играшек в виде 
"прогрессивных систем менеджмента", "пиар-маркетинга" и т.п. Эти 
люди вдруг со всего размаха рухнули в реальность и увидели, как 
рушатся туда же их балаганные шатры. Я думаю, они пережили 
экзистенциальный шок, как я в 1992-ом. Огромная масса прислужников 
агитпропа и интернационал-буржуазии оказалась без "службы" и 
провалилась в национал-бюргерское подполье. Там она осмотрелась и 
испустила по этому поводу злой "культурный импульс". 

И вдруг – я почти сразу это заметил – жить стало лучше, жить 
стало веселее. Русский интернет стал интересен. Оказалось, что 
интеллектуальная жизнь и творческая среда ушли в сеть. И даже 
бумажная пресса как-то потеплела, стала улыбчивой и простой, без 
налета либерального высокомерия.

Сразу отвалились почти все пиявки необрежневизма. Появилась 
какая-никакая литература и даже "шедевры". Появилась масса "е-газет", 
"серверы политических новостей" и т.п. Все это, конечно, весьма 
напоминало известную картину "Всюду жизнь", но уже было кое-чем...  

1999 г.
Короче говоря, в воздухе появились некоторые свежие струи. Хотя 
мне поначалу казалось, что это просто мое персональное ощущение. 
"Рунет" явно веселел. В январе 1999 г. явился журнал ":ЛЕНИН:", 
который поначалу показался мне просто подростковым панк-приколом, 
но уже со второго-третьего номера стало ясно, что это интересное 
явление, претендующее на незанятое в российской бумажной 
реальности место "журнала левых интеллектуалов, склонных к 
здоровой иронии" (типа какого-нибудь "Social Text"). На бумаге же к 
началу 1999 г. издавались газеты и "магазины" разной степени 
либеральной отвратной розовости, а также скучнейшая желчная якобы 
"патриотическая" пресса, в которой писали  всяческую дикую чушь о 
всяческой дикой чуши. 

Для меня архетипом "правильной" газеты была и остается 
варшавская крайне-крайне левая "Nie" ("Нет"; интернет-вариант сильно 
проигрывает бумажному), которая органично сочетает в себе, так 
скажем, чтобы было понятно русскому продвинутому читателю, черты 
(в порядке уменьшения роли) "Священного Ахредуптуса", 
"Московского комсомольца", "Лимонки" и "АиФ". Вот, если все это в 
правильной пропорции смешать, то получится "Не". То есть 
оперативность, фактичность, понятный народу полуматерный язык, 
простой пролетарский юмор с пропагандистскими разъяснениями и, 
однако, при этом некий налет интеллектуальной иронии как 
относительно реальности, так и относительно всего своего 
безнадежного дела.  Делает газету еврей-коммунист Ежи Урбан, 
бывший пресс-секретарь генерала Ярузельского, интереснейший и 
умнейший человек, с которого отчасти списан образ Воронель-
Дацевича.

На сегодняшний день ":ЛЕНИН:" ближе всего к этому архетипу, 
хотя, конечно, чего-то ему не хватает. Скорее всего, просто выхода в 
"бумажном виде" – тогда кровь издания потекла бы быстрее, и он 
стремительно достиг бы нужных высот. Я сам столкнулся с 
"реальностью", делая "РУ". Поначалу предполагалось учинить некий 
глумливый еженедельник (правда, в отличие от Польши, скорее 
архиправоконсервативного направления – у нас это более актуально), 
но участвовавшая публика сразу сорвалась в мрачный диссидентский 
трагизм, поэтому сейчас "РУ" стал таким, как есть – то есть некоей 
разновидностью самиздатского журнала конца 70-х, где все 
перемешано и свалено в кучу. Ну и хрен с ним, пусть будет так. Конец 
стиля, понимаете ли.

Кроме того, в интернете образовалась масса интересных мест, по 
которым я брожу с большим удовольствием. Ибо такая Россия, которая 
сейчас имеется в сети, меня устраивает намного больше светлого 
королевства Их Величества Владимира II Мочило (который, кстати, 
тоже пришел к власти на волне очередной смены философского 
пейзажа). Но, подозреваю, по старым русским сюжетам, "иная 
реальность" вновь победит картины "унылых огней печальных 
деревень". И будет, наверное, совсем хорошо.

Дошло до того, что недавно какие-то провинциалы выпустили 
сборник "Новые вехи. 1909-1999". Итак, мой диагноз прост – 
"серебряный век" ("бронзовый"?) повторяется, на сей раз в виде фарса. 
И это правильно, товарищи, это нас обнадеживает.

В общем, хор нестройных голосов "земли русской" раздался в 1999 
г., и я до сих пор слушаю эту радостную какофонию. Да, сейчас надо 
жить в России.  

***

Короче говоря, я оцениваю текущий момент как потенциальную 
возможность возвращения так называемого "культурного подъема". 
Декораций и наркомании а ля дорогой Леонид Ильич не получилось, 
национальное мышление столкнулось с реальностью и встало на ноги в 
очередной раз. Общество, битое кризисами и невыплатами, обманом, 
пушками Пресни, дешевой дагестанской сивухой и проповедями 
либеральных коверных -  просыпается. Что из этого выйдет? 
"Бронзовый век литературы" и "фундаментальная революция"? 
Очередной пшик? "Контрперестройка"? Конец всему? 

Честно скажу – не знаю. Но я знаю, что "из глубин" поднялась 
определенная идеология, и я не могу поставить точку, не описав 
некоторых, на мой взгляд, наиболее интересных персон, молодых 
штурманов будущей "бури", не нарисовав карту русского моря. Об этом 
речь пойдет в следующей главе, таки все ж последней, честное слово...

(окончание следует)